Восемь. Знак бесконечности Ульяна Соболева
(Пока оценок нет)
Название: Восемь. Знак бесконечности
О книге «Восемь. Знак бесконечности» Ульяна Соболева
Ульяна Соболева — довольно известная в кругах любителей фантастических любовных романов писательница. Ее произведения отличаются невероятным накалом страстей и непредсказуемыми сюжетными коллизиями. Читать книги писательницы обязательно стоит тем, кто хочет немного пощекотать себе нервы, следя за всеми злоключениями главных героев.
Роман «восемь. Знак бесконечности» – это история, которая начинается с трагедии. В парке находят тело несовершеннолетней девочки с перерезанными венами. Рядом с трупом следователи также обнаруживают кинжал. Детский психолог, который занимался лечением Аниты, не может простить себе допущенную ошибку. Она уверена в том, что девочка совершила самоубийство. Во время следственных действий Кэтрин знакомится с очень странным и загадочным человеком по имени Данте Лукас. Врач подозревает, что именно о нем Анита писала в своем дневнике. Но кто он такой и какие отношения связывали его с шестнадцатилетней жертвой? Действительно ли девочка покончила жизнь самоубийством или ее к этому подтолкнули? На эти вопросы будет сложно найти ответы, но лечащий врач должен попытаться это сделать ради того, чтобы хотя бы частично искупить свою вину.
В своей книге «Восемь. Знак бесконечности» Ульяна Соболева предлагает читателям стать участниками невероятно жестокой игры, которая полностью поглотит их время и внимание.
Писательница сумела создать очень напряженное повествование, в котором жестокость и страсть переплетаются в самых неожиданных вариантах. Очень динамичное развитие событий в книге приведет к тому, что финал истории застанет многих читателей врасплох. Когда следствие устанавливает личность главного подозреваемого в страшных преступлениях, начинается самое интересное, ведь оказывается, что Анита также была с ним знакома.
Ульяна Соболева в очередной раз смогла доказать что является одной из лучших писательниц в жанре «остросюжетного любовного романа». Ее герои привлекают внимание с первых страниц и держат в напряжении до самого конца.
Книга «Восемь. Знак бесконечности» – это невероятная история о страсти и смерти. Ведь порой грань между ними настолько тонкая, что можешь заметить ее лишь тогда, когда уже слишком поздно что-либо изменить. Главная героиня книги Кэтрин окажется втянутой в череду совершенно немыслимых происшествий, приведших ее в логово самого дьявола, который временно поселился в теле обычного человека. Читать роман «Восемь. Знак бесконечности» стоит, прежде всего, тем, кто хочет ощутить яркие, незабываемые эмоции.
На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Восемь. Знак бесконечности» Ульяна Соболева в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.
Все говорят о семи кругах Ада, но на самом деле их восемь, – восьмой никогда не заканчивается.
Раз, два, три… -
Скорей к нему иди.
Три, четыре, пять -
Он хочет поиграть.
Пять, шесть, семь -
Не смешно совсем.
Восемь… восемь… восемь…
Глава 1
Кэтрин
Запись № 7
– Именно это тебя беспокоит? Эти странные сны?
– Нет. Меня беспокоят не сны, а реальность.
– У тебя были проблемы с наркотиками?
– Я курила только травку один раз. Разве вы считаете это проблемой, доктор?
– Нет, я не считаю это проблемой. Мы сейчас говорим о том, что именно считаешь проблемой ты.
– Проблема в том, что он приходит ко мне не только во сне. Проблема в том, что я вижу его наяву. Он играет со мной… Вы понимаете? Он со мной играет в кошки-мышки. Я больше так не могу.
– Успокойся. Сядь. Вот – выпей воды. Значит, ты считаешь, что некий мужчина приходит к тебе по ночам и издевается над тобой?
– Я так не считаю… это вы считаете меня сумасшедшей. Вы и моя сестра хотите запереть меня в психушку, вы…
– Анита, никто не желает тебе зла. Никто не хочет тебя куда-то запереть, мы хотим тебе помочь. У тебя проблемы с полицией. Четыре ареста за проникновение на чужую территорию. Твоя сестра беспокоится о тебе, но сначала мы должны понять, что происходит на самом деле. Зачем ты пришла к дому господина Данте? Зачем изрисовала ограду пиктограммами?
– Потому что он сводит меня с ума… приходит, а потом исчезает. Манит и отталкивает. Вьет и ласкает. Режет и кромсает меня… вам не понять. Вы мне не верите. Смотрите. Вот что он со мной делает.
Шум… всхлипывания, помехи.
– Твоя сестра говорила об этих порезах. Чем они нанесены?
– Лезвием стилета. Итальянского. Данте всегда носит его с собой. Когда мы занимаемся сексом, он режет мою кожу и слизывает кровь… его глаза, они становятся черными, его ноздри трепещут и…
– Анна, а ожоги? Как появляются ожоги?
– Горячий воск…
– Все происходит по обоюдному согласию?
– Да, но… он крадет мою душу. Вы не понимаете, что он убивает меня? Вы так ничего и не поняли? Этот мужчина – дьявол. Он играет с вами в свои игры, пока вы не умрете. Пока жизнь не начнет казаться вам мучительней смерти, пока вы не почувствуете себя грязью.
– Анна, мы во всем разберемся, я тебе обещаю. Наша следующая встреча состоится в пятницу утром. Пока что попробуй спать в другой комнате, гулять несколько часов перед сном, и… ты умеешь рисовать, верно? Нарисуй мне до пятницы что-нибудь. Нарисуй мне свою мечту, хорошо?
– Вы поможете мне? Вы сможете мне помочь? Я хочу забыть о нем… пожалуйста, помогите мне. Я задыхаюсь. Мне страшно…
– Конечно, я тебе помогу. Обязательно. И ты должна снова вернуться к учебе. Твои друзья скучают по тебе. Подожди меня, я сейчас вернусь, хорошо?
Шаги, звук открывающейся и закрывающейся двери. Шум. Помехи. Тихий шепот. Снова помехи.
– Я принесла тебе и себе пепси. Хочешь трубочку или одноразовый стакан?
– Я не пью пепси, я пью только воду. Как вы можете мне помочь, если ничего обо мне не знаете?
– Я узнаю тебя. Ты все мне расскажешь, если захочешь, и мы поможем тебе вместе, хорошо?
– Хорошо. Я вам верю. У вас очень красивые и светлые глаза. Когда я смотрю в них – я вам верю.
«Анна Серова. Девятнадцать лет. Наносит себе увечья лезвием бритвы, прижигает кожу сигаретами, страдает депрессией и галлюцинациями. Склонна к мазохизму. Увлекается тяжелой музыкой, замкнутая, недружелюбная…»
Я выключила и отложила диктофон, закрыла глаза, постукивая шариковой ручкой по столу. Потом перевела взгляд на монитор ноутбука, прокрутила страницы файла вниз и быстро напечатала:
«Закрыто. Смерть пациента. Суицид».
Зацепила файл «Анна Серова» курсором и перетащила в отдельную папку без названия.
Я должна была понять, почувствовать, но я не поняла. Мой проигрыш, и цена слишком высокая.
Еще несколько секунд смотрела на картинку рабочего стола – зимний пейзаж. Потом открыла поисковик и медленно вбила имя: «Данте Лукас Марини». Моментально появились результаты поиска.
Я прокрутила их вниз, вверх. Потом нажала ссылку на «Википедию» и внимательно посмотрела на фотографию мужчины. Красивый. Брутальный, я бы сказала. Старший сын итальянского судовладельца и дочери русской актрисы-иммигрантки. Пятеро братьев Марини, все наследники игорного бизнеса, нескольких сетей итальянских ресторанов и недвижимости в России. Имеют двойное гражданство. Меня интересовал только Данте. Тридцать пять лет. Тот возраст, когда женщины тратят деньги на пластические операции, а мужчины только начинают чувствовать вкус жизни, собственной власти и опыта. Что могло связывать девочку из среднестатистической семьи русских эмигрантов, живущую в нашем захолустном квартале и этого богатого прожигателя жизни? Где они могли пересекаться? Абсурд.
Зазвонил сотовый, и я ответила, даже не взглянув на экран дисплея.
– Мне нужно поговорить с вами, я просто обязана с вами поговорить.
Болезненно поморщилась, нащупала пачку сигарет и закурила.
– Конечно, Юлия, мы обязательно поговорим. Я назначу вам встречу.
– Мне нужно сегодня, сегодня…
– Вам сегодня нужно отдохнуть, прийти в себя. Мы поговорим в другой день.
– В полиции сказали, что она… она была под действием наркотика, когда порезала вены. Я не верю. Она не могла. Вы же говорили с ней. Вы заверили меня, что это возрастное, что это пройдет и что при правильном курсе лечения… Аня не принимала наркотики. Никогда и она… она так любила жить. Когда вернулась от вас, она хотела снова начать рисовать… Я…
– Юлия, я знаю, что вам сейчас очень тяжело. Я все понимаю. Я искренне вам соболезную.
– Мне кажется, в полиции что-то скрывают. Мы говорили с Аней вечером, я уехала, и… она пропала. Они искали ее четыре дня. Четыре. Зачем было уходить, она могла это сделать дома, я не понимаю… ничего не понимаю.
Я судорожно сглотнула, на душе возникло неприятное чувство, словно меня в чем-то обвиняют.
– Я встречусь с вами завтра, хорошо? Завтра после обеда мы все обсудим. Обязательно. Договорились? Секретарь свяжется с вами и назначит время.
Закрыла сотовый и выдохнула, сжала виски пальцами. Мне срочно нужен отдых, хотя бы на неделю.
* * *
«Я ненавидела это место, ненавидела свою жизнь, которая напоминала мне тягучую и вязкую рутину.
Но больше всего ненавидела то, что я не такая, как все, но я им этого никогда не покажу, лучше перегрызу себе вены зубами. Кому-то моя депрессия покажется бешенством с жиру, но тогда это было катастрофой. В пятнадцать лет, когда жизнь и так кажется полной дрянью, тебя вырывают из привычной среды и швыряют в чужой мир, где ты учишься плавать и тыкаешься, как слепой котенок, из стороны в сторону. Поначалу, когда родители сказали мне, что мы переезжаем, я обрадовалась. Я даже гордилась, что вырвусь из этой рутины, буду слать своим друзьям фотки через интернет и ходить по лазурному пляжу, полному смуглых парней. Я сама себе завидовала, особенно глядя, как гордится отец своим новым назначением, а мать и сестры лихорадочно собирают сумки, раздаривают вещи и предвкушают переезд.
Эйфория длилась ровно несколько дней – пока я не поняла, что они меня ненавидят. Ненавидят во мне все. Боже, какой дурой я была. Моя жизнь была просто раем до встречи с ним. Хотя я уже не знаю, где рай, а где ад. Вы когда-нибудь видели зверя в человеческом обличии? Нет, без мистической дряни, которую смотрят мои друзья. Настоящего зверя, в котором нет ничего человеческого, кроме внешности. Я это видела, чувствовала, познала в полной мере. Это – не человек. Он пожирает вашу волю, связывает ментально, ставит на колени всех, кто приближается к нему. Покрывает вас грязью, раздирает до крови ваше сердце. Это Дьявол. Вам не поможет ни одна молитва…
И самое страшное, я безумно люблю его».
Захлопнула дневник Аниты и посмотрела в окно. Я ее понимала. Это мерзкое чувство, когда ты отличаешься от всех: цветом волос, глаз, кожи, менталитетом, дурацким русским именем. Да всем. Белая ворона в полном смысле этого слова. Я тоже это проходила, не так остро, конечно, но проходила, а потом привыкла. Я выкрашивала свои светлые волосы в черный цвет, так как темные девочки со смуглой кожей были в моде, я загорала до волдырей и мечтала носить коричневые линзы. Я не хотела быть русской, но все равно всегда ею была и от этого никуда не деться. Меня называли «матрешкой» за светлую кожу, румянец и округлость. В колледже я была пышкой, и я себя ненавидела…
– Ты ведешь дневник?
– Иногда записываю свои мысли.
– Тебе это помогает?
Она засмеялась не по-настоящему, натянуто – светло-карие глаза девушки не тронула улыбка, я увидела, как Ани поправила прядь светлых волос, убрав ее за ухо. Подумав, она ответила:
– Меня это отвлекает, а помочь мне никто не сможет, даже вы, Кэтрин.
Она никогда не называла меня Катей и редко говорила со мной по-русски. Хотя это помогло бы раскрыться больше. Просто она, как и многие дети-иммигранты, пыталась слиться с массой, не отличаться от них, отрицая свою этническую принадлежность.
– Я очень стараюсь, и вместе у нас получится. Вот увидишь. Иногда случается, что юные девушки увлекаются парнями постарше, актерами, знаменитостями, фантазируют, но их чувства не взаимны, однако это не трагедия, Ани, это опыт.
Она снова усмехнулась:
– Вы считаете, что это мои фантазии, да?
– Твоя сестра читала дневник? Ты ей показывала?
– Зачем? Я его спрятала. Она никогда его ТАМ не найдет.
А я нашла… Случайно. В ее комнате, в которую после похорон меня провела Юлия. Я помню, как распахнула окно, задыхаясь от нахлынувшей тоски. Чужое горе иногда давит сильнее собственного. Эти рыдания, шепот, поминки, тихие шаги за дверью и комната, в которой все осталось так, как и в последний раз, когда Анита вышла отсюда, чтобы больше не вернуться. Она спрятала дневник в проеме между оконными рамами, в своеобразном углублении. Я так и представляла себе, как Ани сидит на подоконнике, свесив ноги на улицу, и пишет. Она рассказывала мне об этом.
Сигарета тлела в пепельнице, а я смотрела в окно на темное небо. Мне не давало покоя, что ее нет. Меня это убивало. Ли говорила, что так бывает у всех с первым личным покойником, потом, со временем, перестаешь принимать близко к сердцу. Я не хирург и даже не медсестра, я – школьный психолог, у меня не должно быть личных мертвецов. Ко мне не привозят искалеченных пациентов, истекающих кровью, я латаю дыры в душе подростков и всегда делаю это удачно.
Отложила тонкую тетрадь и выдохнула с силой. Несколько дней назад ко мне приходили из полиции, задавали стандартные вопросы и ушли. Никто из них не спросил о Данте.
Я наклонилась к ноутбуку и пошевелила мышкой, экран осветил полутемный кабинет.
Данте Лукас Марини… Вспомнилась «Божественная комедия». На весь экран его лицо. В который раз за эту неделю. Порочная красота. Та, от которой над верхней губой проступают капельки пота, а ладони невольно потеют от осознания собственного убожества. Властный взгляд голубых глаз, слегка исподлобья, самоуверенный и ироничный. Циничный, красивый сукин сын, который считает, что трахнул весь мир, поставил фортуну раком и имеет ее как дешевую портовую шлюху вот уже несколько лет.
Пролистала еще несколько светских сплетен. Тот тип мужчин, который возомнил себя полубогом. С красивой физиономией, бабками, девками, нюхающий кокаиновые дорожки и запивающий их мохито. Скандал на скандале. Вереница брошенных любовниц.
Фото с самыми популярными звездами, громкие романы, грязные подробности личной жизни. Я изучала Данте неделю. С утра до вечера. Часами вычитывала информацию и искала. Мне кажется, я могла нарисовать его лицо и голливудскую белозубую улыбку с закрытыми глазами. Не знаю, зачем я все это делала, возможно, хотела найти что-то, что связывало бы его с занимающей меня темой, нечто компрометирующее. К вечеру снова разболелась голова, и я проглотила две таблетки аспирина.
Открыла новую страницу браузера и потянулась за сигаретой, разглядывая шикарный пятиэтажный особняк.
«Данте Лукас Марини сегодня отметил свое тридцатипятилетие. Вечеринка ничем не уступала Дню независимости. Собрались…»
Я посмотрела на дату: «13 ноября…». Скорпион. Усмехнулась и откинулась на спинку дивана, подтянула ноги под себя. Что их могло связывать? Что? Где он и где она? Разница в возрасте, социальный статус и вообще.
Вчера я была в Вудсайде, проехалась возле его особняка. Наматывала круги и лихорадочно думала о том, что Аня, Анита… никогда бы не попала в этот дворец – так же, как и я. Это все ее фантазии. Одно не давало покоя – фантазировать можно об актере, певце, модели, спортсмене, в конце концов, но о бизнесмене, эдак на семнадцать лет старше ее, чьи фото красовались на страницах «Forbes», а не в молодежных журналах… Единственная нестыковка. Впрочем, может она придумала себе фантазию о богатом принце на белом коне и, увидев фотографии в интернете или в газетах, сделала эту мечту более реальной? Но неужели Анита вместо журнала типа COOL просматривает именно «Forbes»? Да, именно, Анита, девочка с ногтями, выкрашенными в черный цвет, с темно-синей подводкой на огромных глазах, слушающая Мэрилина Мэнсона, именно тот типаж, который смотрит бизнес-журнал… Я криво усмехнулась… или я никчемный психолог, который так и не понял юную пациентку.
Ли позвонила мне днем, точнее она трезвонила безостановочно, и я, после дозы снотворного, с тяжелой головой, с трудом могла поднять руку, не то что стащить себя с постели, но эдак с двадцатого звонка я все же ей ответила.
– Катька, хорош спать, матрешка, давай просыпайся у меня для тебя просто офигенная новость, – меня всегда смешило то, как она произносила мое имя, с характерной для иностранцев мягкостью.
Мы дружим еще с колледжа. Странно, что жизнь не расшвыряла нас в разные стороны, но в целом это заслуга Ли, не моя. Она цеплялась за нашу дружбу, как за спасательный круг. Ли – итальянка, и, на самом деле, не Ли вовсе, а Анна Лиза, и только она могла безнаказанно называть меня матрешкой.
– Лиииии, я уснула в пять утра, сегодня у меня выходной…
– Знаю, и почему не спала, тоже знаю.
Я с трудом содрала себя с постели и босиком пошлепала на кухню, зажимая телефонную трубку между плечом и ухом, включила электрочайник и открыла холодильник.
– Давай, говори, я слушаю.
Головная боль набирала новые обороты. Проклятая жара, от духоты всегда начинается мигрень. Не помогает даже кондиционер.
– Я сегодня вытащу тебя из твоего склепа. Такую вечеринку ты не можешь пропустить.
Я тихо застонала, наклонившись за молоком.
– Ли, у меня голова раскалывается, какая к черту вечеринка?
– Мы заключили сделку, невероятную сумасшедшую сделку и нас пригласили в закрытый клуб. Ты даже не представляешь, какие люди туда приедут. Давай, ну, не будь занудой. Ты уже год никуда не ходишь. Забудь своего русского ублюдка копа Алекса и начинай жить сначала. Твои чокнутые малолетки тоже обождут.
Поморщилась, как от зубной боли. Напомнила о нем. Какого черта – не понятно. Я и так его забыла.
– Я подумаю, хорошо?
– Нечего думать. Мы едем туда вместе и точка. В отрыв. Да. Ты и я. Как когда-то давно, когда ты не была занудой. Помнишь? Мы пьяные, полумертвые от выпитой русской водки, идем босиком по трассе и орем твою «Катюшу».
Я невольно усмехнулась. Помню, конечно. Полицейский участок тоже помню.
– Матрешка! Я обижусь и внесу тебя в черный список, где только можно, я не приду на твой день рождения, я не буду будить тебя по понедельникам, да и вообще перестану называть тебя матрешкой. Ты больше не прочтешь ни одного моего статуса в Фейсбуке. И не узнаешь о моем новом бойфренде. Невероятно сексуальном бойфренде.
Я засмеялась. Страшная угроза. На самом деле Ли была единственной, без кого я не представляла себе завтрашний день. Она всегда была рядом. Черт, если говорить людям, сколько лет мы дружим – они легко вычислят наш возраст.
– Хорошо. Я точно помру без твоих статусов, без подробностей о твоей сексуальной жизни и поэтому я поеду на эту дурацкую вечеринку.
Она засмеялась.
– Ты не пожалеешь. Кстати, вчера звонила твоя мама.
Я кивнула и плеснула молоко в кофе.
– Сказала, что не дозвонилась до тебя.
Я снова кивнула сама себе. Естественно не дозвонилась, я же с ней не разговариваю уже несколько лет, и Ли прекрасно об этом знает.
Я вернулась к дивану и бросила взгляд на тетрадь, такая обычная школьная тетрадь, слегка потрепанная с помятыми краями, светло-голубая, в разводах, и в ней чья-то жизнь. Чужая жизнь.
Глава 2
Данте
Данте сидел, откинувшись на бордовую кожаную спинку узкого дивана, и медленно затягивался сигаретой, кольца дыма поднимались к высокому потолку с мелкими красными неоновыми лампочками, сигаретный смог смешивался с искусственной цветной дымкой. В полумраке не было видно его лица, только короткие темные волосы, щетину на широких скулах и очертания губ.
Его торс оставался в тени, и медленно вращающиеся лампочки освещали лишь темно-серые элегантные брюки, начищенные до зеркального блеска туфли и светлое пятно рубашки с аккуратно завязанным галстуком. Когда он подносил сигарету ко рту, на пальце сверкала массивная печатка, а на манжетах – платиновые запонки.
На круглой маленькой сцене с шестом извивалась стриптизерша, стройная, гибкая, как сиамская кошка. Ослепительно сверкали стразы ее своеобразного костюма, не оставлявшего простора для воображения, а длинные черные волосы рассыпались по блестящей сцене, когда она запрыгивала на шест и эротично соскальзывала с него вниз головой.
В этот момент в ВИП-комнату двое мужчин втащили яростно сопротивляющегося парня и швырнули к ногам Данте. Тот жалобно всхлипывал по-итальянски:
– Я ничего не говорил, ничего. Это Фрэнк. Данте, ты же меня знаешь. Я бы не стал болтать о Чико. Никогда не стал бы…
Данте резко наступил на голову мужчины и вдавил ее в пол каблуком туфли, несчастный взвыл от боли, скорчился, тяжело дыша и срываясь на хрипы.
Стиптизерша ойкнула и сделала шаг к ступеньке, но, тут же услышав властное «продолжай» уже по-английски, снова начала извиваться в танце, стараясь не смотреть в сторону скрюченного на полу мужчины и двух других, которые заломили ему руки за спину
– Я повторяю свой вопрос, Чиро, это был Фрэнк? У тебя есть шанс сказать правду, ты же знаешь, как я ненавижу ложь.
Мужчина заскулил и простонал.
– Да… Это Фрэнк. Это он, ублюдочный сукин сын.
Данте подался вперед:
– Ублюдочный сукин сын уже двадцать четыре часа остывает в морге с круглой дыркой между глаз.
Марини кивнул парням, и те за волосы приподняли Чиро с пола, удерживая его дергающееся тело. Данте медленно достал из внутреннего кармана пиджака стилет, покрутил в пальцах, трогая лезвие.
– Я говорил, что ненавижу ложь, Чиро. Говорил?
Мужчина трясся от страха, по щекам текли слезы.
– Данте, не убивай, Данте, я виноват, но меня заставили, я…
Марини резко подался вперед и надавил на подбородок несчастного.
– Хочешь жить, Чиро?
Тот закивал, зажмурился, и под коленями по зеркальному полу растеклась светлая лужица.
– Вытащи язык.
– Дантеееее!
– Я сказал – вытащи язык. Выбирай: или язык, или я перережу твое горло.
Стриптизерша остановилась, и ее зрачки расширились от ужаса. Она видела, как беспомощно дергается стоящий на коленях мужчина, и закрыла глаза, когда Данте взмахнул рукой. Двинулась со сцены, под дикие крики, заглушаемые музыкой, и снова услышала по-английски:
– Танцуй, сука!
Вернулась обратно, стараясь не смотреть на двух парней, которые тащат за волосы по полу третьего, как тряпку, выжатую, грязную, мелко подрагивающую тряпку. Хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать, как тот гортанно хрипит, словно что-то булькает у него в горле и мешает кричать.
Она продолжала танцевать, а про себя молилась, – лишь бы забыть об увиденном.
Данте аккуратно вытер руки, затем лезвие стилета и снова откинулся на спинку дивана. Он поманил ее пальцем, и девушка подошла, виляя бедрами, остановилась, расставив длинные ноги. Ей было страшно. Она слышала, что о нем шепотом говорили другие девочки, – он безжалостное чудовище, жуткое подобие человека. Равнодушный сукин сын, безумно красивый чокнутый, извращенный ублюдок. Никто не рассказывал подробностей после приватного танца с хозяином заведения, все боялись, но никто и никогда не смел отказать, когда Данте кивал на одну из них и уводил за собой. Они все его хотели, Сара видела этот лихорадочный болезненный блеск в их глазах, когда произносили его имя вслух.
– Я просил раздеваться?
Замерла и судорожно сглотнула, встретившись с ним взглядом.
– Стань на колени.
Медленно опустилась и прикрыла глаза. Данте коснулся ее щеки холодным лезвием стилета, и она судорожно сглотнула.
– Ты ведь понимаешь по-итальянски, да? Ты у нас новенькая. Выучила правила, девочка?
Кивнула и сильнее зажмурилась. Внезапно он схватил ее за волосы и притянул к себе.
– Ты уже знаешь, что происходит с теми, кто много разговаривает, да? Смотри на меня. Знаешь?
Сара открыла глаза и тихо прошептала:
Ее завораживал его взгляд, светло-голубые глаза с ледяным блеском, слишком светлые для смуглой кожи и черных волос. От страха напряглись все мышцы на теле. Лезвие стилета прошлось по ее шее, а он продолжал удерживать ее взгляд.
– Боишься меня?
Она не просто боялась, а впала в прострацию. Девочки говорили, что иногда он приезжает и берет одну из них, а то и несколько, но Сара устроилась на работу всего пару недель назад и хозяина ни разу не видела. Для девочек хозяином был Мэт, управляющий «Домино». Жестокий, но справедливый подонок, умеющий выжимать из них последние соки.
– Расстегни.
Сара послушно дернула змейку на его ширинке и почувствовала, как его пальцы сильнее сжали ее волосы на затылке. Стилет все еще был прижат к ее горлу.
Он шумно дышал, пока она делала ему минет, захлебываясь, стараясь захватить мощную плоть поглубже, чувствуя, как он безжалостно нанизывает ее на член, удерживая за волосы. Сара терпела, молча стараясь доставить максимум удовольствия, ни на секунду не забывая о лезвии в его длинных смуглых пальцах.
Он кончил и оттолкнул ее от себя. Через несколько секунд тихо спросил.
– Ты поняла, для чего предназначен твой рот?
Кивнула и снова зажмурилась, услышала шелест купюр, потом почувствовала, как он засунул ей за резинку трусиков деньги, затем встал с дивана и направился к двери.
Сара заплакала, когда он вышел, достала деньги из трусиков, несколько секунд смотрела на стодолларовые банкноты, а потом ее глаза снова расширились от ужаса – в нескольких шагах от нее валялось нечто, очень напоминающее человеческий язык.
Уважение не сравнить со страхом. Да, это чертовски круто, когда тебя уважают, но это не мешает уродам вонзить тебе нож в спину и несколько раз его там прокрутить.
А вот страх заставляет их самих каждую секунду ожидать удара, ворочаться, истекая вонючим, липким потом, на мокрых простынях и ежесекундно проверять, не включен ли газ в квартире, не подсыпали ли яда в чашку с кофе, думать каждую секунду не растворят ли драгоценную супругу, детей и даже собаку с кошкой в серной кислоте. Вот что заставляет людей быть верными и держать язык за зубами – ужас. Он же становится решающим, когда нужно выбирать.
Данте знал это с детства. Нет ничего мощнее страха. Когда-то он с отцом возвращался из Нью-Йорка домой, и отец сбил на дороге бродячую собаку. Данте было лет семь, он плакал и умолял отца отвезти псину к ветеринару, но отец сказал, что она не выживет и лучше пристрелить ее прямо сейчас. Он подал Данте свой пистолет и вместе с ним навел дуло на голову несчастного животного. Данте отказался стрелять, и тогда отец нацелился на их Лотти, бультерьера, с которым Данте никогда не расставался. Выбор был сделан – Данте выстрелил, а потом похоронил бродячего пса на обочине. Он усвоил урок. Всегда выбираешь, то, что ближе к телу и дороже, а еще Данте боялся отца. До дрожи в коленях.
Франко Марини говорил, что нет ничего дороже семьи. Они одно целое. Данте ему верил.
Верил даже тогда, когда мать наглоталась транквилизаторов и умерла во сне, сразу после рождения Альдо.
Через десять лет Данте уехал учиться, а когда вернулся, отец представил им всем новую жену, ровесницу Данте. Молодую, красивую сучку, которая держала отца за яйца покрепче, чем тот свою империю и сыновей. Спустя год родился их младший брат Чико, отец не дожил до его рождения ровно четыре дня – его застрелили, продырявили прямо в центре Чикаго точным выстрелом в сердце.
Копы нашли обглоданные трупы подозреваемых в убийстве Франко Марини на ферме за двести километров от Чикаго. Всех троих живьем сожрали свиньи. И ни одной улики.
Все говорят о семи кругах Ада, но на самом деле их восемь, – восьмой никогда не заканчивается.
Раз, два, три… -
Скорей к нему иди.
Три, четыре, пять -
Он хочет поиграть.
Пять, шесть, семь -
Не смешно совсем.
Восемь… восемь… восемь…
Глава 1
Кэтрин
Запись № 7
– Именно это тебя беспокоит? Эти странные сны?
– Нет. Меня беспокоят не сны, а реальность.
– У тебя были проблемы с наркотиками?
– Я курила только травку один раз. Разве вы считаете это проблемой, доктор?
– Нет, я не считаю это проблемой. Мы сейчас говорим о том, что именно считаешь проблемой ты.
– Проблема в том, что он приходит ко мне не только во сне. Проблема в том, что я вижу его наяву. Он играет со мной… Вы понимаете? Он со мной играет в кошки-мышки. Я больше так не могу.
– Успокойся. Сядь. Вот – выпей воды. Значит, ты считаешь, что некий мужчина приходит к тебе по ночам и издевается над тобой?
– Я так не считаю… это вы считаете меня сумасшедшей. Вы и моя сестра хотите запереть меня в психушку, вы…
– Анита, никто не желает тебе зла. Никто не хочет тебя куда-то запереть, мы хотим тебе помочь. У тебя проблемы с полицией. Четыре ареста за проникновение на чужую территорию. Твоя сестра беспокоится о тебе, но сначала мы должны понять, что происходит на самом деле. Зачем ты пришла к дому господина Данте? Зачем изрисовала ограду пиктограммами?
– Потому что он сводит меня с ума… приходит, а потом исчезает. Манит и отталкивает. Вьет и ласкает. Режет и кромсает меня… вам не понять. Вы мне не верите. Смотрите. Вот что он со мной делает.
Шум… всхлипывания, помехи.
– Твоя сестра говорила об этих порезах. Чем они нанесены?
– Лезвием стилета. Итальянского. Данте всегда носит его с собой. Когда мы занимаемся сексом, он режет мою кожу и слизывает кровь… его глаза, они становятся черными, его ноздри трепещут и…
– Анна, а ожоги? Как появляются ожоги?
– Горячий воск…
– Все происходит по обоюдному согласию?
– Да, но… он крадет мою душу. Вы не понимаете, что он убивает меня? Вы так ничего и не поняли? Этот мужчина – дьявол. Он играет с вами в свои игры, пока вы не умрете. Пока жизнь не начнет казаться вам мучительней смерти, пока вы не почувствуете себя грязью.
– Анна, мы во всем разберемся, я тебе обещаю. Наша следующая встреча состоится в пятницу утром. Пока что попробуй спать в другой комнате, гулять несколько часов перед сном, и… ты умеешь рисовать, верно? Нарисуй мне до пятницы что-нибудь. Нарисуй мне свою мечту, хорошо?
– Вы поможете мне? Вы сможете мне помочь? Я хочу забыть о нем… пожалуйста, помогите мне. Я задыхаюсь. Мне страшно…
– Конечно, я тебе помогу. Обязательно. И ты должна снова вернуться к учебе. Твои друзья скучают по тебе. Подожди меня, я сейчас вернусь, хорошо?
Шаги, звук открывающейся и закрывающейся двери. Шум. Помехи. Тихий шепот. Снова помехи.
– Я принесла тебе и себе пепси. Хочешь трубочку или одноразовый стакан?
– Я не пью пепси, я пью только воду. Как вы можете мне помочь, если ничего обо мне не знаете?
– Я узнаю тебя. Ты все мне расскажешь, если захочешь, и мы поможем тебе вместе, хорошо?
– Хорошо. Я вам верю. У вас очень красивые и светлые глаза. Когда я смотрю в них – я вам верю.
«Анна Серова. Девятнадцать лет. Наносит себе увечья лезвием бритвы, прижигает кожу сигаретами, страдает депрессией и галлюцинациями. Склонна к мазохизму. Увлекается тяжелой музыкой, замкнутая, недружелюбная…»
Я выключила и отложила диктофон, закрыла глаза, постукивая шариковой ручкой по столу. Потом перевела взгляд на монитор ноутбука, прокрутила страницы файла вниз и быстро напечатала:
«Закрыто. Смерть пациента. Суицид».
Зацепила файл «Анна Серова» курсором и перетащила в отдельную папку без названия.
Я должна была понять, почувствовать, но я не поняла. Мой проигрыш, и цена слишком высокая.
Еще несколько секунд смотрела на картинку рабочего стола – зимний пейзаж. Потом открыла поисковик и медленно вбила имя: «Данте Лукас Марини». Моментально появились результаты поиска.
Я прокрутила их вниз, вверх. Потом нажала ссылку на «Википедию» и внимательно посмотрела на фотографию мужчины. Красивый. Брутальный, я бы сказала. Старший сын итальянского судовладельца и дочери русской актрисы-иммигрантки. Пятеро братьев Марини, все наследники игорного бизнеса, нескольких сетей итальянских ресторанов и недвижимости в России. Имеют двойное гражданство. Меня интересовал только Данте. Тридцать пять лет. Тот возраст, когда женщины тратят деньги на пластические операции, а мужчины только начинают чувствовать вкус жизни, собственной власти и опыта. Что могло связывать девочку из среднестатистической семьи русских эмигрантов, живущую в нашем захолустном квартале и этого богатого прожигателя жизни? Где они могли пересекаться? Абсурд.
Зазвонил сотовый, и я ответила, даже не взглянув на экран дисплея.
– Мне нужно поговорить с вами, я просто обязана с вами поговорить.
Болезненно поморщилась, нащупала пачку сигарет и закурила.
– Конечно, Юлия, мы обязательно поговорим. Я назначу вам встречу.
– Мне нужно сегодня, сегодня…
– Вам сегодня нужно отдохнуть, прийти в себя. Мы поговорим в другой день.
– В полиции сказали, что она… она была под действием наркотика, когда порезала вены. Я не верю. Она не могла. Вы же говорили с ней. Вы заверили меня, что это возрастное, что это пройдет и что при правильном курсе лечения… Аня не принимала наркотики. Никогда и она… она так любила жить. Когда вернулась от вас, она хотела снова начать рисовать… Я…
– Юлия, я знаю, что вам сейчас очень тяжело. Я все понимаю. Я искренне вам соболезную.
– Мне кажется, в полиции что-то скрывают. Мы говорили с Аней вечером, я уехала, и… она пропала. Они искали ее четыре дня. Четыре. Зачем было уходить, она могла это сделать дома, я не понимаю… ничего не понимаю.
Я судорожно сглотнула, на душе возникло неприятное чувство, словно меня в чем-то обвиняют.
– Я встречусь с вами завтра, хорошо? Завтра после обеда мы все обсудим. Обязательно. Договорились? Секретарь свяжется с вами и назначит время.
Закрыла сотовый и выдохнула, сжала виски пальцами. Мне срочно нужен отдых, хотя бы на неделю.
* * *
«Я ненавидела это место, ненавидела свою жизнь, которая напоминала мне тягучую и вязкую рутину.
Но больше всего ненавидела то, что я не такая, как все, но я им этого никогда не покажу, лучше перегрызу себе вены зубами. Кому-то моя депрессия покажется бешенством с жиру, но тогда это было катастрофой. В пятнадцать лет, когда жизнь и так кажется полной дрянью, тебя вырывают из привычной среды и швыряют в чужой мир, где ты учишься плавать и тыкаешься, как слепой котенок, из стороны в сторону. Поначалу, когда родители сказали мне, что мы переезжаем, я обрадовалась. Я даже гордилась, что вырвусь из этой рутины, буду слать своим друзьям фотки через интернет и ходить по лазурному пляжу, полному смуглых парней. Я сама себе завидовала, особенно глядя, как гордится отец своим новым назначением, а мать и сестры лихорадочно собирают сумки, раздаривают вещи и предвкушают переезд.
Эйфория длилась ровно несколько дней – пока я не поняла, что они меня ненавидят. Ненавидят во мне все. Боже, какой дурой я была. Моя жизнь была просто раем до встречи с ним. Хотя я уже не знаю, где рай, а где ад. Вы когда-нибудь видели зверя в человеческом обличии? Нет, без мистической дряни, которую смотрят мои друзья. Настоящего зверя, в котором нет ничего человеческого, кроме внешности. Я это видела, чувствовала, познала в полной мере. Это – не человек. Он пожирает вашу волю, связывает ментально, ставит на колени всех, кто приближается к нему. Покрывает вас грязью, раздирает до крови ваше сердце. Это Дьявол. Вам не поможет ни одна молитва…
И самое страшное, я безумно люблю его».
Захлопнула дневник Аниты и посмотрела в окно. Я ее понимала. Это мерзкое чувство, когда ты отличаешься от всех: цветом волос, глаз, кожи, менталитетом, дурацким русским именем. Да всем. Белая ворона в полном смысле этого слова. Я тоже это проходила, не так остро, конечно, но проходила, а потом привыкла. Я выкрашивала свои светлые волосы в черный цвет, так как темные девочки со смуглой кожей были в моде, я загорала до волдырей и мечтала носить коричневые линзы. Я не хотела быть русской, но все равно всегда ею была и от этого никуда не деться. Меня называли «матрешкой» за светлую кожу, румянец и округлость. В колледже я была пышкой, и я себя ненавидела…
– Ты ведешь дневник?
– Иногда записываю свои мысли.
– Тебе это помогает?
Она засмеялась не по-настоящему, натянуто – светло-карие глаза девушки не тронула улыбка, я увидела, как Ани поправила прядь светлых волос, убрав ее за ухо. Подумав, она ответила:
– Меня это отвлекает, а помочь мне никто не сможет, даже вы, Кэтрин.
Она никогда не называла меня Катей и редко говорила со мной по-русски. Хотя это помогло бы раскрыться больше. Просто она, как и многие дети-иммигранты, пыталась слиться с массой, не отличаться от них, отрицая свою этническую принадлежность.
– Я очень стараюсь, и вместе у нас получится. Вот увидишь. Иногда случается, что юные девушки увлекаются парнями постарше, актерами, знаменитостями, фантазируют, но их чувства не взаимны, однако это не трагедия, Ани, это опыт.
Она снова усмехнулась:
– Вы считаете, что это мои фантазии, да?
– Твоя сестра читала дневник? Ты ей показывала?
– Зачем? Я его спрятала. Она никогда его ТАМ не найдет.
А я нашла… Случайно. В ее комнате, в которую после похорон меня провела Юлия. Я помню, как распахнула окно, задыхаясь от нахлынувшей тоски. Чужое горе иногда давит сильнее собственного. Эти рыдания, шепот, поминки, тихие шаги за дверью и комната, в которой все осталось так, как и в последний раз, когда Анита вышла отсюда, чтобы больше не вернуться. Она спрятала дневник в проеме между оконными рамами, в своеобразном углублении. Я так и представляла себе, как Ани сидит на подоконнике, свесив ноги на улицу, и пишет. Она рассказывала мне об этом.
Сигарета тлела в пепельнице, а я смотрела в окно на темное небо. Мне не давало покоя, что ее нет. Меня это убивало. Ли говорила, что так бывает у всех с первым личным покойником, потом, со временем, перестаешь принимать близко к сердцу. Я не хирург и даже не медсестра, я – школьный психолог, у меня не должно быть личных мертвецов. Ко мне не привозят искалеченных пациентов, истекающих кровью, я латаю дыры в душе подростков и всегда делаю это удачно.
Отложила тонкую тетрадь и выдохнула с силой. Несколько дней назад ко мне приходили из полиции, задавали стандартные вопросы и ушли. Никто из них не спросил о Данте.
Я наклонилась к ноутбуку и пошевелила мышкой, экран осветил полутемный кабинет.
Данте Лукас Марини… Вспомнилась «Божественная комедия». На весь экран его лицо. В который раз за эту неделю. Порочная красота. Та, от которой над верхней губой проступают капельки пота, а ладони невольно потеют от осознания собственного убожества. Властный взгляд голубых глаз, слегка исподлобья, самоуверенный и ироничный. Циничный, красивый сукин сын, который считает, что трахнул весь мир, поставил фортуну раком и имеет ее как дешевую портовую шлюху вот уже несколько лет.
Пролистала еще несколько светских сплетен. Тот тип мужчин, который возомнил себя полубогом. С красивой физиономией, бабками, девками, нюхающий кокаиновые дорожки и запивающий их мохито. Скандал на скандале. Вереница брошенных любовниц.
Фото с самыми популярными звездами, громкие романы, грязные подробности личной жизни. Я изучала Данте неделю. С утра до вечера. Часами вычитывала информацию и искала. Мне кажется, я могла нарисовать его лицо и голливудскую белозубую улыбку с закрытыми глазами. Не знаю, зачем я все это делала, возможно, хотела найти что-то, что связывало бы его с занимающей меня темой, нечто компрометирующее. К вечеру снова разболелась голова, и я проглотила две таблетки аспирина.
Открыла новую страницу браузера и потянулась за сигаретой, разглядывая шикарный пятиэтажный особняк.
«Данте Лукас Марини сегодня отметил свое тридцатипятилетие. Вечеринка ничем не уступала Дню независимости. Собрались…»
Я посмотрела на дату: «13 ноября…». Скорпион. Усмехнулась и откинулась на спинку дивана, подтянула ноги под себя. Что их могло связывать? Что? Где он и где она? Разница в возрасте, социальный статус и вообще.
Вчера я была в Вудсайде, проехалась возле его особняка. Наматывала круги и лихорадочно думала о том, что Аня, Анита… никогда бы не попала в этот дворец – так же, как и я. Это все ее фантазии. Одно не давало покоя – фантазировать можно об актере, певце, модели, спортсмене, в конце концов, но о бизнесмене, эдак на семнадцать лет старше ее, чьи фото красовались на страницах «Forbes», а не в молодежных журналах… Единственная нестыковка. Впрочем, может она придумала себе фантазию о богатом принце на белом коне и, увидев фотографии в интернете или в газетах, сделала эту мечту более реальной? Но неужели Анита вместо журнала типа COOL просматривает именно «Forbes»? Да, именно, Анита, девочка с ногтями, выкрашенными в черный цвет, с темно-синей подводкой на огромных глазах, слушающая Мэрилина Мэнсона, именно тот типаж, который смотрит бизнес-журнал… Я криво усмехнулась… или я никчемный психолог, который так и не понял юную пациентку.
Ли позвонила мне днем, точнее она трезвонила безостановочно, и я, после дозы снотворного, с тяжелой головой, с трудом могла поднять руку, не то что стащить себя с постели, но эдак с двадцатого звонка я все же ей ответила.
– Катька, хорош спать, матрешка, давай просыпайся у меня для тебя просто офигенная новость, – меня всегда смешило то, как она произносила мое имя, с характерной для иностранцев мягкостью.
Мы дружим еще с колледжа. Странно, что жизнь не расшвыряла нас в разные стороны, но в целом это заслуга Ли, не моя. Она цеплялась за нашу дружбу, как за спасательный круг. Ли – итальянка, и, на самом деле, не Ли вовсе, а Анна Лиза, и только она могла безнаказанно называть меня матрешкой.
– Лиииии, я уснула в пять утра, сегодня у меня выходной…
– Знаю, и почему не спала, тоже знаю.
Я с трудом содрала себя с постели и босиком пошлепала на кухню, зажимая телефонную трубку между плечом и ухом, включила электрочайник и открыла холодильник.
– Давай, говори, я слушаю.
Головная боль набирала новые обороты. Проклятая жара, от духоты всегда начинается мигрень. Не помогает даже кондиционер.
– Я сегодня вытащу тебя из твоего склепа. Такую вечеринку ты не можешь пропустить.
Я тихо застонала, наклонившись за молоком.
– Ли, у меня голова раскалывается, какая к черту вечеринка?
– Мы заключили сделку, невероятную сумасшедшую сделку и нас пригласили в закрытый клуб. Ты даже не представляешь, какие люди туда приедут. Давай, ну, не будь занудой. Ты уже год никуда не ходишь. Забудь своего русского ублюдка копа Алекса и начинай жить сначала. Твои чокнутые малолетки тоже обождут.
Поморщилась, как от зубной боли. Напомнила о нем. Какого черта – не понятно. Я и так его забыла.
– Я подумаю, хорошо?
– Нечего думать. Мы едем туда вместе и точка. В отрыв. Да. Ты и я. Как когда-то давно, когда ты не была занудой. Помнишь? Мы пьяные, полумертвые от выпитой русской водки, идем босиком по трассе и орем твою «Катюшу».
Я невольно усмехнулась. Помню, конечно. Полицейский участок тоже помню.
– Матрешка! Я обижусь и внесу тебя в черный список, где только можно, я не приду на твой день рождения, я не буду будить тебя по понедельникам, да и вообще перестану называть тебя матрешкой. Ты больше не прочтешь ни одного моего статуса в Фейсбуке. И не узнаешь о моем новом бойфренде. Невероятно сексуальном бойфренде.
Я засмеялась. Страшная угроза. На самом деле Ли была единственной, без кого я не представляла себе завтрашний день. Она всегда была рядом. Черт, если говорить людям, сколько лет мы дружим – они легко вычислят наш возраст.
– Хорошо. Я точно помру без твоих статусов, без подробностей о твоей сексуальной жизни и поэтому я поеду на эту дурацкую вечеринку.
Она засмеялась.
– Ты не пожалеешь. Кстати, вчера звонила твоя мама.
Я кивнула и плеснула молоко в кофе.
– Сказала, что не дозвонилась до тебя.
Я снова кивнула сама себе. Естественно не дозвонилась, я же с ней не разговариваю уже несколько лет, и Ли прекрасно об этом знает.
Я вернулась к дивану и бросила взгляд на тетрадь, такая обычная школьная тетрадь, слегка потрепанная с помятыми краями, светло-голубая, в разводах, и в ней чья-то жизнь. Чужая жизнь.
УЛЬЯНА СОБОЛЕВА
ВОСЕМЬ. ЗНАК БЕСКОНЕЧНОСТИ
АННОТАЦИЯ:
Все говорят о семи кругах Ада, но на самом деле их восемь,
восьмой никогда не заканчивается.
Раз два три…
Скорей к нему иди
Три четыре пять
Он хочет поиграть
Пять шесть семь
Не смешно совсем
Восемь... восемь... восемь...
Шестнадцатилетнюю Аниту находят в Центральном парке Нью-Йорка с перерезанными венами, рядом с трупом валяется итальянский стилет. Кэтрин Логинов, детский психолог из семьи русских эмигрантов, не может смириться с собственной ошибкой, допущенной в лечении юной пациентки. В ходе расследования Кэтрин знакомится с загадочным итальянцем-миллионером и понимает, что именно о нём писала в дневнике Анита. Данте Лукас Марини – сексуальный, развращенный до мозга костей дьявол, склонный к садизму. Он играет с Кэтрин в изощренную игру, по его странным, непонятным правилам. Увлекает ее за грань чувственных и опасных эмоций, утонченного и изощренного наслаждения. Тем временем череда странных смертей среди школьниц продолжается, как под копирку. Следствие приходит к выводу, что это убийства. Главным подозреваемым в жутких преступлениях становится Данте Марини. Так кто он на самом деле: искусный соблазнитель, повернутый на запретных удовольствиях или невменяемый убийца? Кэтрин не знает ответов на эти вопросы, но она уже увязла, погрузилась с головой в эту одержимость. В игру, длиной в бесконечность, в которой можно проиграть не только себя, но и свою жизнь.
ГЛАВА 1
Запись № 7
– Именно это тебя беспокоит? Эти странные сны?
– Нет. Меня беспокоят не сны, а реальность.
– У тебя были проблемы с наркотиками?
– Я курила только травку один раз. Разве вы считаете это проблемой, доктор?
– Нет, я не считаю это проблемой. Мы сейчас говорим о том, что именно считаешь проблемой ты.
Резкий звук и потом тишина… голос слышен издалека.
– Проблема в том, что он приходит ко мне не только во сне. Проблема в том, что я вижу его наяву. Он играет со мной… Вы понимаете? Он со мной играет в кошки-мышки. Я больше так не могу.
– Успокойся. Сядь. Вот – выпей воды. Значит, ты считаешь, что некий мужчина, приходит к тебе по ночам и издевается над тобой?
– Я так не считаю… это вы считаете меня сумасшедшей. Вы и моя сестра хотите запереть меня в психушку, вы…
– Анита, никто не желает тебе зла. Никто не хочет тебя куда-то запереть, мы хотим тебе помочь. У тебя проблемы с полицией. Четыре ареста за проникновение на чужую территорию. Твоя сестра беспокоится о тебе, но сначала мы должны понять, что происходит на самом деле. Зачем ты пришла к дому господина Данте? Зачем изрисовала ограду пиктограммами?
– Потому что он сводит меня с ума… приходит, а потом исчезает. Манит и отталкивает. Бьет и ласкает. Режет и кромсает меня… вам не понять. Вы мне не верите. Смотрите. Вот что он со мной делает.
Шум… всхлипывания, помехи.
– Твоя сестра говорила, об этих порезах. Чем они нанесены?
– Лезвием стилета. Итальянского. Данте всегда носит его с собой. Когда мы занимаемся сексом, он режет мою кожу и слизывает кровь…его глаза, они становятся черными, его ноздри трепещут и…
– Анна, а ожоги? Как появляются ожоги?
– Горячий воск…
– Все происходит по обоюдному согласию?
– Да, но…он крадет мою душу. Вы не понимаете, что он убивает меня? Вы так ничего и не поняли? Этот мужчина – дьявол. Он играет с вами в свои игры, пока вы не умрете. Пока жизнь не начнет казаться вам мучительней смерти, пока вы не почувствуете себя грязью.
– Анна, мы во всем разберемся, я тебе обещаю. Наша следующая встреча состоится в пятницу утром.
Пока что попробуй спать в другой комнате, гулять несколько часов перед сном, и…ты умеешь рисовать, верно? Нарисуй мне до пятницы что–нибудь. Нарисуй мне свою мечту, хорошо?
– Вы поможете мне? Вы сможете мне помочь? Я хочу забыть о нем… пожалуйста, помогите мне. Я задыхаюсь. Мне страшно…
– Конечно, я тебе помогу. Обязательно. И ты должна снова вернуться к учебе. Твои друзья скучают по тебе. Подожди меня, я сейчас вернусь, хорошо?
Шаги, звук открывающейся и закрывающейся двери. Шум. Помехи. Тихий шепот. Снова помехи.
– Я принесла тебе и себе «пепси». Хочешь трубочку или одноразовый стакан?
– Я не пью «пепси», я пью только воду. Как вы можете мне помочь, если ничего обо мне не знаете?
– Я узнаю тебя. Ты все мне расскажешь, если захочешь, и мы поможем тебе вместе, хорошо?
– Хорошо. Я вам верю. У вас очень красивые и светлые глаза. Когда я смотрю в них – я вам верю.
«Анна Серова. Девятнадцать лет. Наносит себе увечья лезвием бритвы, прижигает кожу сигаретами, страдает депрессией и галлюцинациями. Склонна к мазохизму. Увлекается тяжелой музыкой, замкнутая, недружелюбная…»
Я выключила и отложила диктофон, закрыла глаза, постукивая шариковой ручкой по столу. Потом перевела взгляд на монитор ноутбука, прокрутила страницы файла вниз и быстро напечатала:
«Закрыто. Смерть пациента. Суицид»
Зацепила файл «Анна Серова» курсором и перетащила в отдельную папку без названия.
Я должна была понять, почувствовать, а я не поняла. Мой проигрыш, и цена слишком высокая.
Еще несколько секунд смотрела на картинку рабочего стола – зимний пейзаж. Потом открыла поисковик и медленно вбила имя: «Данте Лукас Марини». Моментально появились результаты поиска.
Я прокрутила их вниз, вверх. Потом нажала ссылку на "Википедию" и внимательно посмотрела на фотографию мужчины. Красивый. Брутальный, я бы сказала. Старший сын итальянского судовладельца и дочери русской актрисы-иммигрантки. Пятеро братьев Марини, наследники игорного бизнеса, нескольких сетей итальянских ресторанов и недвижимости в России. Все имеют двойное гражданство. Меня интересовал сам Данте. Тридцать пять лет. Тот возраст, когда женщины тратят деньги на пластические операции, а мужчины только начинают чувствовать вкус жизни, собственной власти и опыта. Что могло связывать девочку из среднестатистической семьи русских эмигрантов, живущую в нашем захолустном квартале и этого богатого прожигателя жизни? Где они могли пересекаться? Абсурд.
Зазвонил сотовый, и я ответила, даже не взглянув на экран дисплея.
– Мне нужно поговорить с вами, я просто обязана с вами поговорить.
Болезненно поморщилась, нащупала пачку сигарет и закурила.
– Конечно, Юлия, мы обязательно поговорим. Я назначу вам встречу.
– Мне нужно сегодня, сегодня…
Я выдохнула и отшвырнула зажигалку подальше. Да, большинство моих пациентов русскоговорящие. Они идут ко мне, потому что я работаю с ними на их родном языке.
– Вам сегодня нужно отдохнуть, прийти в себя. Мы поговорим в другой день.
– В полиции сказали, что она… она была под действием наркотика, когда порезала вены. Я не верю. Она не могла. Вы же говорили с ней. Вы заверили меня, что это возрастное, что это пройдет и что при правильном курсе лечения… Аня не принимала наркотики. Никогда и она… она так любила жить. Когда вернулась от вас, она хотела снова начать рисовать…Я…
– Юлия, я знаю, что вам сейчас очень тяжело. Я все понимаю. Я искренне вам соболезную.
– Мне кажется, в полиции что-то скрывают. Мы говорили с Аней вечером, я уехала и... она пропала. Они искали ее четыре дня. Четыре. Зачем было уходить, она могла это сделать дома, я не понимаю… ничего не понимаю.
Я судорожно сглотнула, на душе возникло неприятное чувство, словно меня в чем-то обвиняют.
– Я встречусь с вами завтра, хорошо? Завтра после обеда и мы все обсудим. Обязательно. Договорились? Мой секретарь свяжется с вами и назначит время.
Закрыла сотовый и выдохнула, сжала виски пальцами. Мне срочно нужен отдых, хотя бы на неделю.
***
«Я ненавидела это место, я ненавидела свою жизнь, которая напоминала мне тягучую и вязкую рутину.Но больше всего я ненавидела то, что я не такая, как все, но я им этого никогда не покажу, лучше перегрызу себе вены зубами. Кому-то моя депрессия покажется бешенством с жиру, но тогда это было катастрофой. В пятнадцать лет, когда жизнь и так кажется полной дрянью, тебя вырывают из привычной среды и швыряют в чужой мир, где ты учишься плавать и тыкаешься, как слепой котенок, из стороны в сторону. По началу, когда родители сказали мне, что мы переезжаем, я обрадовалась. Я даже гордилась, что вырвусь из этой рутины, буду слать своим друзьям фотки через интернет и ходить по лазурному пляжу полному смуглых парней. Я сама себе завидовала, особенно глядя, как гордится отец своим новым назначением, а мать и сестры лихорадочно собирают сумки, раздаривают свои вещи и предвкушают переезд.
Эйфория длилась ровно несколько дней – пока я не поняла, что они меня ненавидят. Ненавидят во мне всё. Боже, какой дурой я была. Моя жизнь была просто раем до встречи с ним. Хотя, я уже не знаю, где рай, а где ад. Вы когда-нибудь видели зверя в человеческом обличии? Нет, без мистической дряни, которую смотрят мои друзья. Настоящего зверя, в котором нет ничего человеческого, кроме внешности. Я видела, чувствовала, познала в полной мере. Это – не человек. Он пожирает вашу волю, связывает ментально, ставит на колени всех, кто приближается к нему. Покрывает вас грязью, раздирает до крови ваше сердце. Это Дьявол. Вам не поможет ни одна молитва…и самое страшное, я безумно люблю его»
Захлопнула дневник Аниты и посмотрела в окно. Я её понимала. Это мерзкое чувство, когда ты отличаешься от всех: цветом волос, глаз, кожи, менталитетом, дурацким русским именем. Да всем. Белая ворона в полном смысле этого слова. Я тоже это проходила, не так остро, конечно, но проходила, а потом привыкла. Я выкрашивала свои светлые волосы в черный цвет, так, как темные девочки со смуглой кожей были в моде, я загорала до волдырей и мечтала носить коричневые линзы. Я не хотела быть русской, но всё равно всегда ею была и от этого никуда не деться. Меня называли «матрешкой» за светлую кожу, румянец и округлость. В колледже я была пышкой, и я себя ненавидела…
«– Ты ведешь дневник?
– Иногда записываю свои мысли.
– Тебе это помогает?
Она засмеялась, и я увидела, как Ани поправила прядь светлых волос за ухо. Ее светло-карие глаза улыбка не тронула.
– Меня это отвлекает, а помочь мне никто не сможет, даже вы, Кэтрин».
Она никогда не называла меня Катей и редко говорила со мной по-русски. Хотя это помогло бы раскрыться больше. Просто она, как и многие дети-иммигранты, пыталась слиться с массой, не отличаться от них, отрицая свою этническую принадлежность.
«– Я очень стараюсь, и вместе у нас получится. Вот увидишь. Иногда случается, что юные девушки увлекаются парнями постарше, актерами, знаменитостями, фантазируют и их чувства не взаимны, но это не трагедия, Ани, это опыт.
Она снова усмехнулась.
– Вы считаете, что это мои фантазии, да?
– Твоя сестра читала дневник? Ты ей показывала?
– Зачем? Я его спрятала. Она никогда его ТАМ не найдет».
А я нашла… Случайно. В её комнате, в которую после похорон меня провела Юлия. Я помню, как распахнула окно, задыхаясь от нахлынувшей тоски. Чужое горе иногда давит сильнее собственного. Эти рыдания, шепот, поминки, тихие шаги за дверью и комната, в которой всё осталось так, как и в последний раз, когда Анита вышла отсюда, чтобы больше не вернуться. Она спрятала дневник в проеме между оконными рамами, в своеобразном углублении. Я так и представляла себе, как Ани сидит на подоконнике, свесив ноги на улицу, и пишет. Она рассказывала мне об этом.
Сигарета тлела в пепельнице, а я смотрела в окно на темное небо. Мне не давало покоя, что её нет. Меня это убивало. Ли говорила, что так бывает у всех с первым личным покойником, потом, со временем, перестаешь принимать близко к сердцу. Я не хирург и даже не медсестра, я – школьный психолог, у меня не должно быть личных мертвецов. Ко мне не привозят искалеченных пациентов, истекающих кровью, я латаю дыры в душе подростков и всегда делаю это удачно.
Отложила тонкую тетрадь и шумно выдохнула. Несколько дней назад ко мне приходили из полиции, задали пару стандартных вопросов и ушли. Никто из них не спросил о Данте.
Я наклонилась к ноутбуку и пошевелила мышкой, экран осветил полутемный кабинет.
Данте Лукас Марини… Вспомнилась «Божественная комедия». На весь экран его лицо. В который раз за эту неделю. Порочная красота. Та, от которой над верхней губой проступают капельки пота, а ладошки невольно потеют от осознания собственного убожества. Властный взгляд голубых глаз, слегка исподлобья, самоуверенный и ироничный. Циничный, красивый сукин сын, который считает, что трахнул весь мир и поставил фортуну раком и имеет её как дешевую портовую шлюху вот уже несколько лет.
Пролистала еще несколько светских сплетен. Тот тип мужчин, который возомнил себя полубогом. С красивой физиономией, бабками, девками, нюхающий кокаиновые дорожки и запивающий их мохито. Скандал на скандале. Вереница брошенных любовниц.
Фото с самыми популярными звездами, громкие романы, грязные подробности личной жизни. Я изучала Данте неделю. С утра до вечера. Часами вычитывала информацию и искала. Мне кажется, я могла нарисовать его лицо и голливудскую белозубую улыбку с закрытыми глазами. Не знаю, что я хотела найти, хоть намек на пристрастие к «Теме», нечто компрометирующее. К вечеру снова разболелась голова, и я проглотила две таблетки аспирина.
Открыла новую страницу браузера и потянулась за сигаретой, разглядывая шикарный пятиэтажный особняк.
«Данте Лукас Марини сегодня отметил своё тридцатипятилетие. Вечеринка ничем не уступала Дню Независимости. Собрались…»
Я посмотрела на дату: «13 ноября…». Скорпион. Усмехнулась и откинулась на спинку дивана, подтянула ноги под себя. Что их могло связывать? Что? Где он и где она? Разница в возрасте, социальный статус и вообще.
Вчера я была в Вудсайде, проехалась возле его особняка. Наматывала круги и лихорадочно думала о том, что Аня, Анита…никогда бы не попала в этот дворец, так же, как и я. Это всё её фантазии. Одно не давало покоя – фантазировать можно об актере, певце, модели, спортсмене, в конце концов, но о бизнесмене, эдак на семнадцать лет старше её, чьи фото красовались на страницах «Форбс», а не в молодежных журналах… Единственная нестыковка. Впрочем, может она придумала себе фантазию о богатом принце на белом коне и, увидев фотографии в интернете или в газетах, сделала эту мечту более реальной? Но неужели Анита вместо журнала «COOL» просматривает именно «Форбс»? Да, именно, Анита, девочка с ногтями, выкрашенными в черный лак, с темно-синей подводкой на огромных глазах, слушающая Мерлина Мэнсона, именно тот типаж, который смотрит бизнес-журнал… Я криво усмехнулась…или я никчемный психолог, который так и не понял юную пациентку.
***
Ли позвонила мне днем, точнее она трезвонила безостановочно, и я, после дозы снотворного, с тяжелой головой, с трудом могла поднять руку, не то что стащить себя с постели, но эдак с двадцатого звонка я все же ей ответила.– Катька, хорош спать, матрешка, давай просыпайся у меня для тебя просто офигенная новость, – меня всегда смешило то, как она произносила моё имя, с характерной для иностранцев мягкостью.
Мы дружим ещё с колледжа, странно, что жизнь не расшвыряла нас в разные стороны, но в целом это заслуга Ли, не моя. Она цеплялась за нашу дружбу как за спасательный круг. Ли – итальянка, и, на самом деле, и не Ли вовсе, а Анна Лиза, и только она могла безнаказанно называть меня матрешкой.
Я припарковала машину на «-3» и, подумав, все же не стала звонить Марини, поднялась в лифте на тридцать первый этаж и прошла в дамскую комнату. Около двадцати минут я просто рассматривала себя в зеркале. Еще никогда в своей жизни я так долго не думала над тем, что мне надеть. Не потому что я хотела ему понравиться, а наоборот, продумать каждую деталь, чтобы ни одна из них не послужила намеком, иначе он решит, что я пытаюсь его соблазнить. А я пытаюсь? Нет, всячески это отрицаю, что уже само по себе неестественно, все признаки «болезни» налицо.
Я чувствовала, что нравлюсь ему, и мне это ужасно льстило, вопреки всем моим жизненным принципам никогда не влезать в отношения с самоуверенными альфа-самцами. Таким, как Марини, нравятся все женщины, нет критериев, нет определенного вкуса, скорей всего каждая является очередной жертвой, которую или легко покорить или нелегко, только результат останется неизменным и в его пользу.
Все же я оделась так, как того требовала цель этой встречи: в элегантную белую блузку, серую юбку до колен и жакет с шарфиком, собрала волосы на затылке в узел и заколола шпильками.
Я выглядела так, как должна выглядеть психолог на сеансе с пациентом.
Сейчас, глядя в зеркало, я решила, что нанесла слишком много косметики, достала влажные салфетки и стерла с губ помаду. Вот так намного лучше. Если я буду выглядеть, как обычно на работе, то и вести себя буду соответственно.
Я подошла к секретарше, дождалась, когда та положит трубку и обратит на меня внимание.
– Я к мистеру Данте Лукасу Марини.
– Вам назначено? Он сейчас на важной встрече.
Секретарша скептически осмотрела меня с ног до головы, и я в ответ также пристально смотрела на нее, она первая отвела взгляд.
– Да, мне назначено.
Девушка нажала кнопку на коммутаторе.
– Мистер Марини к вам посетительница, – посмотрела на меня, я бы сказала, с нескрываемым интересом.
– Кэтрин Логинов, – подсказала я.
– Некая Кэтрин Логинов. Хорошо, я скажу, чтоб подождала. Провести? Хорошо, мистер Марини.
Она встала с кресла и одернула пиджак на талии.
– Мистер Марини будет через минут пятнадцать, он просил подождать его в кабинете. Хотите что-нибудь? Кофе?
Секретарша провела меня по узкому коридору, застеленному ковролином темно-карминового цвета, на стенах висели странные картины, под стеклом стояли в вазах засушенные цветы, притом одни и те же – вереск. Мы подошли к кабинету, она набрала код на маленьком щитке возле массивной дубовой двери, щелкнул замок, девушка пропустила меня вперед, затем зашла следом за мной, раздвинула жалюзи, включила кондиционер и вышла.
Я прошлась по кабинету, всматриваясь в точно такие же картины, как в коридоре.
Экстравагантно и загадочно, вместо живописи повесить гербарии.
Странно, ни одного портрета или фотографии, совершенно пустой кабинет и очень строгая мебель, ультрасовременная, без какой-либо вычурности. Черные кожаные кресла, диван, застекленный шкаф с графином и шестью стаканами. На письменном столе несколько шариковых ручек и карандаши. Стены выкрашены в светло-серый цвет с белыми разводами.
Если рассуждать, как психолог, и исходить из того, что убранство дома или кабинета – это штрих в портрете пациента, то я охарактеризовала бы Марини, как аскета, очень сдержанного, безэмоционального. А ведь это не так. Значит, дизайн продуман именно для того, чтобы у его посетителей, партнеров и собеседников складывалось о нем ошибочное мнение. Очень интересный ход, мистер Марини, вы начинаете играть, еще до того, как успеваете сказать первое слово.
Я села в кресло и достала блокнот, в котором записала все вопросы к Марини, чтобы идти по намеченному плану и не запнуться в середине.
Минут через десять я заскучала, снова прошлась по кабинету, подошла к столу со стороны кресла хозяина кабинета. Вот и фото, первое и единственное. Я протянула руку и взяла снимок, спрятанный под зеркально чистое стекло с тоненькой серебристой рамкой.
На фотографии я увидела самого Данте и паренька лет пятнадцати. Поднесла к глазам. Мне показалось, что мальчика я видела, несомненно видела и даже более того, кажется, его знаю. Я нахмурилась, всматриваясь в лицо подростка – такие же черные волосы, как у Данте, а вот глаза карие и кожа немного темнее. Паренек довольно интересный, запоминающийся. Сережка в ухе, слегка вызывающий взгляд, длинные волосы, собранные в хвост на затылке. Я определенно его видела, снова посмотрела на стол и заметила в пластмассовой подставке стилет, он лежал ребром, в лезвии отражались солнечные блики, а инструктированная ручка привлекала внимание двумя черными овальными камнями, прижатыми к друг другу, образуя восьмерку. Похоже на антиквариат.
Я невольно протянула руку к стилету.
– Это мой младший брат – Чико.
Я вздрогнула, как всегда он напугал меня, появился эффектно и неожиданно. Как черт из табакерки.
Марини выглядел иначе, чем на той вечеринке и даже не как в тот вечер, когда подвез меня с работы. Сейчас на нем был белый тонкий трикотажный джемпер на голое тело и джинсы. Я видела все ту же цепочку у него на шее, под круглым вырезом, рукава закатаны до локтей. Очень крепкие руки для бизнесмена, отметила я, жгуты вен, сильные пальцы, скорее всего, он занимался или занимается спортом. Теперь я посмотрела на его лицо и поняла, что очень сильно нервничаю. Волосы Марини казались влажными и мягкими, словно он только что прошелся по улице под дождем, на скулах легкая щетина, а глаза чуть прищурены, и он пристально меня изучает. Я снова поразилась этому невероятно светлому цвету глаз, такой бывает всего у десяти процентов населения земли. Я даже где-то читала, что это мутация генов. В сочетании со смуглой кожей этот контраст был сногсшибательным, а белый джемпер настолько выгодно подчеркивал бронзовый загар, что мне захотелось уже в который раз зажмуриться.
Данте очень высокий, на полторы головы выше меня и потрясающе красивый, как с обложки глянцевых журналов. Я уловила запах его парфюма и сигарет, тело мгновенно отреагировало предательской дрожью. Иногда запах творит с нами нечто невообразимое, заставляет инстинкты просто вопить от насыщенности полученных эндорфинов или наоборот – запах может вызвать едкое отвращение. То, как пах для меня Марини, наверное, напоминало самый утонченный соблазн на уровне подсознания.
– Он почти на вас не похож, – выдавила я из себя.
– Чико – мой сводный брат, младше меня на двадцать лет. Он похож на свою мать.
Я аккуратно поставила портрет на стол и отошла от Марини на несколько шагов назад. Чем дальше он от меня, тем увереннее я себя чувствую.
– Присаживайтесь, Кэтрин. Селеста предложила вам кофе?
– Нет… То есть, я отказалась.
Он усмехнулся, и мне опять захотелось зажмуриться, а потом его взгляд потяжелел.
– Почему отказались?
– Мне не хотелось кофе.
– А сейчас вам хочется?
От его вопроса по телу пошли мурашки, медленно, вдоль позвоночника до самого копчика. Эти слова были невероятно сексуальны, особенно именно таким тоном. Совершенно невинный вопрос произнесен так, что в нем слышен совсем иной подтекст.
Данте – очень тяжелый тип собеседника, кажется, что он говорит слишком открыто, обескураживая прямотой, а на самом деле ни одно слово не сказано просто так. Он играет в свою игру, охотник и жертва, ждет, когда что-либо выбьет почву из-под ног собеседника, и тогда он вас безжалостно сожрет. Хищник хочет, чтобы вы побежали, и он пустится по вашему следу, безошибочно точно, отыскивая вас по запаху страха и адреналина.
Марини усмехнулся и сел напротив меня, откинулся на спинку кресла. Я снова подумала о том, что мне хочется запустить пальцы в его волосы и ощутить какие они на ощупь.
– Итак, судя по тому, как вы одеты, у нас и правда строго деловая встреча, определенно вы умеете удивлять.
– Почему? Я ведь сказала об этом заранее.
Данте улыбался, хотя его глаза в этом не участвовали. Он словно изучал меня, и я в который раз отметила, насколько сексуальная у него улыбка, умопомрачительная, настолько притягательная, что хочется смотреть снова и снова. Его небрежная поза, полная расслабленность хищника, который слишком уверен, что жертве никуда не деться, заставляла меня то и дело смотреть на вырез его джемпера, на мышцы торса под тонким трикотажем, на длинные ноги, вытянутые на ковер. Бросила взгляд на туфли – начищены до зеркального блеска, ни капли грязи. Значит, он не ходил по улице под дождем, тогда почему у него влажные волосы? Принял душ перед моим приходом? Прямо здесь? В офисе?
– Потому что женщины часто говорят совсем не то, что думают.
Взгляд медленно заскользил по моей шее к вырезу блузки и снова поднялся к моему лицу. Я, кажется, начинала понимать, почему женщины сходят по нему с ума – он намеренно заставляет их чувствовать сексуальный подтекст в каждом взгляде, в каждом слове, превращая любую беседу во флирт, своеобразную охоту на живца.
Приманка он сам.
– Не нужно обобщать, мистер Марини, всегда есть исключения из правил. Я хотела поговорить с вами о своей пациентке, Аните Серовой. Вы ее знали?
Он пожал плечами, и я увидела, как напряглись мышцы на сильных руках, натянув ткань джемпера.
– А должен был? У меня плохая память на имена.
«А что ты запоминаешь, Марини? Тела? Родинки, татуировки?»
– В принципе должны были, эту девушку недавно арестовали за незаконную попытку проникновения к вам в дом.
Я посмотрела в блокнот и зачеркнула первый вопрос.
– Припоминаю, но смутно, ко мне в дом часто пытаются незаконно проникнуть хорошенькие женщины.
– Анита – не женщина, она – подросток, ей было всего шестнадцать.
– Да, было. Анита покончила с собой несколько недель назад.
Данте скептически приподнял одну бровь.
– Печально, примите мои соболезнования.
Ни одного лишнего телодвижения, ни одной эмоции, ничего. Легкое сожаление и все. У него железная выдержка, а возможно, он и в самом деле ее не помнит или не знает.
– Я пытаюсь в этом разобраться, мистер Марини.
– Анита упоминала вас в записях в своем дневнике.
– Думаю, вы бы удивились, если бы узнали, какое количество женщин упоминают меня в своих дневниках.
Подался вперед и взял в руки стилет, перевернул его острием вниз, потом обратно. Движения отточены до автоматизма, видно, что это привычное для него развлечение во время беседы.
– Нет, не удивилась бы, – парировала я, – только вряд ли эти женщины пишут о том, что вы резали их кожу стилетом и лили воск на их тело, или я ошибаюсь?
Стилет перестал крутиться в его пальцах.
– Все, что вы перечислили, это самые невинные вещи, которые можно вспомнить, побывав в моей постели, мисс Кэтрин Логинов.
Я покраснела от кончиков ногтей до кончиков волос.
– У вас были проблемы с законом за связи с несовершеннолетними?
Он снова откинулся на спинку кресла:
– Вы психолог или следователь? А может, мы на исповеди?
– Отчего же? Я задаю эти вопросы с целью понять, почему моя пациентка добровольно ушла из жизни…
– А вы не смогли этого предотвратить? Мучают угрызения совести? Думаете, что вы сделали не так? Ищите виновных, доктор? Я подхожу на эту роль, не так ли? На роль виновного.
Я резко выдохнула от этой режущей прямоты. Браво, мистер Марини, вы тут же попытались нащупать мое слабое место, нанести удар, чтобы убедиться в своей правоте. Вы попали в цель.
– Не знаю, на какую роль вы подходите, просто пытаюсь понять, какое отношение может иметь к шестнадцатилетнему ребенку взрослый мужчина. В какие бы игры вы не играли в постели, я надеюсь, ваши партнерши достигли совершеннолетия!
– Я не знал эту девочку, я никогда ее не видел, и я понятия не имею, какого дьявола она писала обо мне в своем дневнике. Вы удовлетворены?
Нет, я не была удовлетворена, я увидела, что он злится, только не могла понять почему.
– Что вас больше всего шокировало в ее дневнике? Упоминание моего имени или перечисление того, что она хотела, чтобы я с ней сделал?
В этот момент он схватил меня за руку, я не ожидала, и кожу словно обожгло от прикосновения его пальцев. Я судорожно сглотнула.
– Отпустите.
– Вы боитесь прикосновений?
Да, его прикосновений я боялась, потому что они вызывали во мне совсем не те чувства, что должны были. Не вызывали отвращения, отторжения, а наоборот – первобытное странное желание еще больших касаний, сильных, властных, порабощающих.
– Мы снова обсуждаем мои страхи, мистер Марини?
– А чего вы боитесь, Кэтрин? Что пугает маленького доктора-психолога?
В нем меня пугало все, а особенно реакция собственного тела только на звук его голоса.
– Отпустите мою руку и давайте продолжим беседу, если вы не против?
– Против! Ответьте на вопрос, и я отпущу.
Я несколько секунд смотрела ему в глаза, его явно забавляла эта ситуация, где вопросы теперь задавал именно он.
– Равнодушие. Больше всего меня пугает именно равнодушие.
– Как сильно бьется ваш пульс, можно подумать, что вы и правда меня боитесь или возбуждены.
Я невольно облизала пересохшие губы и увидела, как он внимательно проследил за кончиком моего языка, светло-голубые радужки потемнели, он слегка надавил большим пальцем на мое запястье и, сминая кожу, провел им по тыльной стороне ладони.
– Какие холодные руки. Так вы боитесь или я вас возбуждаю?
Он не просто меня возбуждал, я превратилась в сгусток оголенных вибрирующих нервов, в моих мыслях я уже стонала под ним на этом столе, глядя в эти обжигающие глаза. Я почувствовала, как напряглись соски под кружевным лифчиком, и как влажно стало между ног. Боже… если я так на него реагирую, то как может отреагировать подросток, совершенно не знающий толк в таких утонченных играх на чувственность. Я не хотела, чтобы он отпускал мою руку, и в тот же момент появилось непреодолимое желание убежать.
– Ни то, ни другое, мистер Марини, я просто не люблю, когда меня трогают чужие люди. Мне это неприятно.
– Готов поклясться, что сейчас вам это приятно, более того – вы просто мечтаете, чтобы я трогал вас везде, Кошка?
– Что? – мои глаза округлились, и я резко отняла руку. – Как вы меня назвали?
Он засмеялся, сложил руки на груди:
– Я назвал вас кошкой. Вы такая же дикая, так же противитесь ласке, даже если про себя урчите от удовольствия.
Я почувствовала вспышку злости, нет, даже ярость. Он намеренно выводил меня из себя, намеренно ставил в неловкое положение, или же… он настолько умен и хитер, что умело увел разговор в нужное ему русло.
– Я не кошка, и вы понятия не имеете, что может заставить меня испытывать удовольствие, – выпалила я.
– А мне кажется, я прекрасно знаю, что именно, – Марини резко подался вперед, гипнотизируя меня взглядом.
– Вы слишком самоуверенны.
Я встала с кресла, а он остался сидеть.
– Я думаю, наш разговор окончен. Если у меня возникнут еще вопросы, я вам позвоню. До свидания, мистер Марини.
Я развернулась и направилась к двери. Внезапно он оказался впереди меня, и его рука легла на круглую ручку, отрезая мне пути к отступлению, я услышала его голос прямо над своим ухом.
– В следующий раз придумайте причину для встречи со мной поубедительнее.
– Следующего раза не будет! – ответила я. – Дайте мне выйти.
– Будет, – его дыхание обжигало затылок и у меня пересохло в горле, – будет, и вы прекрасно это знаете. Хотите, я подожду, пока вы снова позвоните или сэкономим наше время, и я это сделаю сам? Например, завтра приглашу вас куда-нибудь?
Я резко обернулась:
– Сделайте одолжение, мистер Марини, избавьте меня от вашей самоуверенной наглости. Со мной это не работает.
Голубые глаза вспыхнули любопытством, и он облокотился о косяк двери прямо над моей головой.
– А что работает, Кэтрин?
Он вдруг убрал прядь волос с моего лица, а я замерла, осознавая, настолько он сейчас близок ко мне.
– Ничего из привычных для вас методов.
– Хотите сказать, что, как психолог, видите меня насквозь?
– Вот именно, – нагло ответила я и хотела открыть дверь, но он вдруг схватил меня пятерней за горло и жадно впился в мой рот губами, от неожиданности я задохнулась, но его напор был настолько яростным, что у меня потемнело перед глазами и подогнулись колени. Он не целовал, а просто взял мой рот, самым наглым образом, самым невероятным и властным. Это было настолько развратно и порочно, что мне показалось, у меня завибрировал каждый нерв на теле от первобытного возбуждения. Словно это не поцелуй, а голый, пошлый секс, когда тебя берут прямо в одежде. Его язык переплетался с моим, а губы мяли, отбирали, порабощали, трахали мой рот. Я даже не обратила внимания, как он выдернул шпильки из моих волос и локоны упали мне на лицо. Я понимала, что вопреки всему отвечаю на поцелуй, отвечаю с диким голодом, с безумием, которое потекло по венам, словно мне впрыснули дозу героина, против моей воли, и кайф уже овладел всем телом. Запретный, порочный, грязный кайф. Пальцы на моей шее переместились к скулам, удерживая, не давая оторваться, другой рукой, он зарылся в мои волосы на затылке. Я задыхалась, меня трясло, как в лихорадке, а каждое влажное касание губ заставляло взвиться от возбуждения, примерно так можно чувствовать себя в преддверии оргазма, но это только поцелуй, но какой… меня никогда так не целовали. Господи, мне сейчас казалось, что до этой секунды меня вообще не целовали. С моих губ невольно сорвался стон, и в тот же момент Данте резко выпустил меня.
Мой пульс просто зашкаливал, а сердце билось так сильно, что стало больно в груди. Данте улыбался, но улыбка тронула только его чувственные, влажные губы, а глаза наоборот казались непроницаемыми и очень темными.
– Это вы тоже предвидели? Вашу реакцию? А, доктор?
Я распахнула дверь и бросилась вон из кабинета, пролетая мимо секретарши, лихорадочно поправляя волосы, одергивая жакет. Он всего лишь поцеловал, а у меня было такое чувство, что меня отымели, жестко, сильно, до синяков и… самое ужасное – мне это понравилось.
* * *
– Мы нашли четыре похожих случая. Не в нашем районе. Четыре, Ферни. Достаточно для того чтобы получать разрешение на расследование. Стеф связалась с начальником округа и через час все подробности тех самоубийств лягут на мой стол.
Алекс смотрел на экран компьютера и автоматически прокручивал страницу вниз вверх.
– Смотри, Ольга Мински, семнадцать лет, выпускница, покончила с собой в общественном месте, недалеко от рынка, рано утром полгода назад. Неблагополучная семья, девочка посещала заведения сатанинской тематики. Никто не удивился, что она закончила так плачевно. Обрати внимание оружие самоубийства – стилет. Теперь дальше, четыре месяца назад Кристина Шульц, пятнадцать лет, то же самое – неблагополучная семья, мама-одиночка, алкоголичка, девочка покончила с собой на улице, недалеко от набережной в предрассветное время, оружие самоубийства – стилет. Никто и не подумал связать эти самоубийства вместе. Они произошли в разных районах, а так как не было открыто дело, то сведения потерялись в архивах. Три месяца назад Елена Попович, шестнадцать лет, увлекалась готикой, посещала тематические вечеринки, не употребляла наркотики. Она покончила с собой на Городской площади у фонтана, перерезала вены и чем? Стилетом, Ферни, стилетом!!! И Ксения Спаркс из многодетной семьи, покончила с собой тем же методом. Затем мы имеем Аниту Серову и Веру Бероеву. Всех их связывает несколько вещей – национальность – они русские, цвет волос – блондинки, возраст – примерно одинаковый, ну и оружие самоубийства.
Ферни смотрел на экран компьютера, на то, как быстро Алекс открывал страницы, как лихорадочно говорил, у него даже пальцы подрагивали, а в пепельнице дымилось несколько окурков.
– Только Вера Бероева немного не вписалась в общую картину – она хорошая девочка из хорошей семьи, пусть с маленьким достатком, но все же. Он прокололся, понимаешь? Он почему-то здесь прокололся. Если бы Вера и Анита не учились в одной школе и не жили в одном районе, мы бы даже не узнали об этом, не стали бы сравнивать. ОН почему-то убил с интервалом меньше месяца, сорвался или почуял опасность.
– УБИЛ? То есть ты уже считаешь, что это убийства? Вспомни об уликах, вспомни про то, что нет ни единого свидетеля, никаких следов насилия. Ничего! На стилете только их отпечатки пальцев, только этих девочек.
Ферни сам достал сигарету и закурил.
– Я не уверен, но я думаю, нужно начинать расследование. Если он не убивал их, то точно заставлял это делать, что тоже расценивается как преступление. Но нет… я уверен, что убивал… уверен.
– И каким образом, Ал? Как он убивал? Их собственными руками? Ты придумал очередного серийного маньяка, Алекс?
В этот момент Алекс вскочил с кресла, и оно с грохотом упало на пол.
– Стеф! Офицер Стеф! Идите сюда!
Молодая женщина в полицейской форме зашла в кабинет.
Алекс поднял кресло и усадил лейтенанта Теппер, развернул спиной к себе.
– Раслабься, так словно ты спишь, не сопротивляйся.
Алекс обхватил Стефани сзади и взялся пальцами за ее запястья.
– Вот как он это делал. Да! Ферни! Ты гений! Он делал это их руками! Он был вынужден рассекать ткань, а не резать, одним движением. Рубить. Делать резкий удар, вот почему раны настолько глубокие.